ГЛУБИНКА ПРОМЕРЯЕТ ГЛУБИНУ

Мне хочется рассказать немножко о жизни современного русского сельского священника. И не потому даже, что о нем мало знают – ну, скажем, обитатели столиц. А потому, что мы всем нашим сегодняшним обществом очень мало замечаем его, живущего вопреки многим происходящим в обществе процессам – как бы вверх по течению. Но прежде – о месте, в котором он служит.

Никольский храм в Карабулаке. Фото: Ю.Ракина

Чаще, впрочем, мы ездим в села, которые еще дышат. Но на вопрос: «Где у вас народ работает, чем живет?» нам отвечают уныло: «Мужики все в Саратов ездят, а кто и в Москву. Здесь делать нечего». И какая уж тут любовь к родной земле, какая верность корням, какая поэзия труда!

Село наше сегодня не просто умирает, нет: его хоронят заживо, и прямо на могиле – не засыпанной все-таки еще до конца – продают импортную морковь. Ценник я такой недавно увидела в продуктовом магазине – «Морковь импортная». А то, что у нас и гречка импортная, и картошка, и молочные продукты в большинстве – услышала потом от более осведомленных коллег.

Я далека от того, чтобы идеализировать советское колхозно-совхозное прошлое – с новыми домами культуры и победителями соцсоревнования. Именно потому, что я оттуда родом, мне известно: это была потемкинская деревня. Она рухнула. Ну а дальше-то что?..

Вот в это самое – в то, что дальше – и отправляют наших мальчиков, закончивших семинарию. Не на два, не на три года, как когда-то нас – по распределению после наших вузов, а – бессрочно: езжай и служи.

Отец Николай Протасов в храме. Фото: Ю.Ракина

А с образованием детей как быть? В городе любой нормальный родитель наматывает километры, ища для своего семилетнего потомка именно ту школу, которая ему нужна, лучшую то есть; а здесь, в селе, никакого выбора…

И вообще, на что жить? Какой доход с храма, расположенного в бывшем сельском магазинчике при изначальной численности прихода в восемь человек, из них семь – пенсионеры?

Наши мальчики-семинаристы идут на эту жизнь сознательно и добровольно. Учась в семинарии, они уже знают, что их ждет, и не питают иллюзий. Их ровесники категорически отказываются жить в Саратове – соглашаются только на Москву; другие и на Москву не согласны – поскорей бы «свалить» на Запад; а этим почему-то дороги бывшие передовые животноводы, не нужные уже ни продавцам импортной моркови, ни их покровителям.

Отец Николай Протасов. Фото: Ю.Ракина

– Я два года прослужил в Марксовском районе, в Подлесном – пока владыка Лонгин (митрополит Саратовский и Вольский – М.Б.) не перевел меня сюда. Но подлесновский приход мне очень дорог и близок по сей день. Мы не расстались, мы по-прежнему общаемся: многие прихожане из Подлесного приезжали уже к нам сюда, в Карабулак, и я тоже по мере возможности навещаю Подлесное. Любовь к первому в жизни приходу, к первой общине – она не может просто пройти, это очень глубокое теплое чувство.

Не всякому говорящему мы верим. Но в данном случае нет никакого повода искать подвох. Наша глубинка – она очень хорошо проверяет на искренность, поверьте. Это в городе можно говорить правильные вещи, а жить совсем иначе. А в селе ты как на ладони.

Здесь, в Карабулаке, слишком молодого (двадцать пять ему тогда было!) батюшку встретили с ласково-сочувственным недоверием: что ж ты делать-то здесь будешь, такой молоденький? Но сейчас в отношении к нему – и прихожан, и всех прочих, включая районное начальство – нет никакой снисходительности, и обращение «отец» воспринимается как вполне органичное. Особенно зауважали батюшку после того, как он нашел деньги и выкрасил, наконец, огромное здание старинного, частично восстановленного храма, а затем провел в него газовое отопление. Что такое найти деньги в райцентре, где нет никаких богатых ктиторов и жертвователей, где очень мало что производится – это отдельный и самый больной вопрос. Однако вот – находят, и не только отец Николай.

Отец Сергий Протасов с женой Татьяной, сыном Тихоном и котом Мосей. Фото: М.Бирюкова

* * *

Глубинка проверяет, промеряет веру в человеке – на глубину. У человека поверхностного там очень быстро опустятся руки, и одна только мысль останется: как бы побыстрее вырваться в город.

Озинки – это поселок на границе России и Казахстана, в трехстах километрах от Саратова. Священник Стахий (Станислав) Жулин служит там уже семь лет. Он настоятель и благочинный. Ему тридцать два года. У них с супругой четверо детей – нормальный средний для нашего духовенства показатель. Вот что рассказал отец Стахий об очень трудном периоде своего служения и о том, как он из этой ситуации выбирался:

Священник Стахий Жулин с семьей. Фото: А.Коренюк

Администрация поселка выделила нам помещение бывшего магазина. Картина была ужасная, стены были черными от грибка. Руки опускались: что делать, с чего начинать?.. Конечно, с молитвы. Было очень тяжело, но Господь не оставлял нас. Постепенно начали приходить сельчане, предлагали свою помощь. И вот произошло чудо: помещение удалось привести в порядок, и через пять месяцев на месте бывшего магазина уже стоял небольшой уютный храм во имя святых Царственных Страстотерпцев.

Храм-то стоял, но настоятель не ведал, сколько трудностей у него впереди.

– На первом молебне, когда храм еще не был освящен, прихожан присутствовало – человек сорок, – продолжает отец Стахий, – Но впоследствии это число стало катастрофически сокращаться и дошло до пяти-пятнадцати человек. Вот тогда я и понял, что храм не в бревнах, а в ребрах. Иными словами – что решать проблему нужно, начиная с себя. Что-то во мне самом не так, если люди пришли и ушли. Они ведь приходили – не просто пение послушать. Они зачем-то другим приходили. Я вспомнил слова «Врачу, исцелися сам». И начал понимать, что я – как пустышка внутри. Да, я учился, книжки читал. Но этого, оказывается, мало. Не хватает самого главного. Господь должен водить человека, священника – Своею благодатью. А препятствие тому – гордость человеческая. Моя гордость. Я стал тогда унывать. Пришла усталость. Но ведь усталость тоже от уныния. От непонимания самого себя. Иногда бывает так, что тело, душа и дух в человеке – как лебедь, рак и щука. Телу хочется комфорта, душе хочется в город...

– Очень хотелось в город?

– А как вы думаете? И только дух где-то там, в глубине немножко поднимался, смотрел в небо. В это время очень важна поддержка близких людей. Матушке тоже было очень тяжело. Она родилась и выросла в городе, а пришлось налаживать быт в сельском доме с «удобствами» во дворе. Но она не унывала и говорила, что всё будет хорошо.

Однажды я приехал в Саратов и пришел в Свято-Троицкий собор, в котором служил одно время. Пришел на исповедь к настоятелю этого храма, игумену Пахомию (Брускову; теперь он епископ Покровский и Николаевский – М.Б.). И отец Пахомий подарил мне книгу монаха Иосифа Ватопедского «Блаженный послушник» – о Ефреме Катунакском. И вот тогда я по-настоящему понял то, что раньше было для меня только текстом: послушание превыше поста и молитвы. Послушание Церкви, послушание архиерею, потому что через него в наших судьбах действует Бог; послушание близким. И когда я это понял, я стал по-другому молиться, по-другому жить.

Сейчас в Озинках – большой и крепкий приход, на воскресном богослужении – до 120 человек; приспособленного помещения уже не хватает, строится храм во имя Феодоровской иконы Божией Матери; настоятель – он же благочинный Архангельского округа Покровской епархии – уверен, что в Озинках будут действовать оба православных храма. За год отец Стахий проводит до полусотни просветительских, миссионерских мероприятий районного масштаба. В феврале, например, были Сретенские чтения – «Православная культура и молодежь»; отец Стахий выступал там с докладом «Истина – краткая этимология слова», потом еще было много выступающих… Триста километров степной дороги от Саратова, но чувства затерянности, оторванности от мира и уж тем более усталости от однообразия жизни у этого молодого батюшки нет: «Какое однообразие – столько дел!..»

– Периодически приходится читать о выгорании священников, это больная и обсуждаемая тема. Что нужно, чтобы не выгореть?

– Это вопрос доверия к Богу… Когда я еще в Саратове служил, я часто был на могилке у епископа Вениамина Милова (возглавлял Саратовскую епархию в 1955 году после многих арестов и ссылок; похоронен на Воскресенском кладбище, неофициально почитается многими саратовцами как святой – М.Б.). И молился, чтобы мне стать настоящим священником. А потом, читая его «Пастырское богословие», выписал: «Вдумчивое отношение к цели своей жизни и полная убежденность в исполнимости пастырского служения ведут к истинной пастырской деятельности». Вдумчивое отношение к цели – это ведь означает, что ты все время внутренне держишься истины. Иоанн Кронштадский писал – я на память знаю, потому что книгу «Моя жизнь во Христе» очень много, очень долго читал – «Истина есть основа для многоразличия всего, что сотворено. Пусть жизнь твоя нанизывается на истину как на некий стержень». Когда стержня нет, что происходит с человеком, со священником? Он строит-строит, делает-делает что-то большое, важное, а потом вдруг впадает – на медицинском языке, – в депрессию, а на самом деле в уныние и отчаяние. Ему плохо, и он начинает от этого физически болеть, и мучить всех вокруг себя. Ему бы вспомнить то, что Василий Великий сказал: не великие дела угодны Богу, а великая любовь, с которой они должны делаться. Если человек делает дело из самоугодия, из человекоугодия, он сломается, или выгорит. Я не только о других, я сталкивался с этим в самом себе. Бывает раздражение, усталость после какого-то дела, после мероприятия…А почему? Потому что я делал это для своей гордыни. Я был побуждаем к внешнему доброделанию не смирением, а чем-то чуждым Богу.. А если не поленишься, углубишься в себя, исправишь в себе эти внутренние причины, то достигнешь уже определенного ведения, получишь определенный опыт, преодолеешь страсть, и почувствуешь благодать Божию.

Можно сказать и иначе, наверное. Наш сельский священник, если он, при всех его человеческих слабостях и недостатках, все же священник, а не случайный в этом деле человек – он просто роскоши себе такой позволить не может – выгорать. От многих наших сельских священников мне приходилось слышать, что в более комфортных условиях, на большом и устоявшемся городском приходе можно маскироваться, скрывать внутреннюю опустошенность за привычной внешней деятельностью. В постоянном многолюдье и сутолоке редкий прихожанин заглянет батюшке в глаза. А в степном селе, в глухом лесном райцентре каждый, преодолевший уныние и пришедший в храм – только в эти глаза и смотрит.